В самый обыкновенный день, в самое непримечательное утро, под самым что ни на есть будничным голубым небом Шаю Райсера захватили террористы. Глупо, конечно, все получилось, но разве такие случаи происходят умно? Шае предложили левый товар — овощи из Газы, и он, как последний идиот, сразу согласился. Решил, видите ли, сделать пару копеек за счет налогового управления. Но, как говорится, пошел верблюд рога просить, а ему и уши отрезали.
Первые десять минут, проведенные в багажнике «Пежо-404», Шая крутился, словно вентилятор, пытаясь сорвать веревку, крепко затянутую вокруг тела. Потом руки и ноги онемели, боль отошла — и Шая погрузился в странное оцепенение. Ему уже ничего не хотелось, ему вдруг стало спокойно и даже уютно. Мысли о приближающейся смерти и точное осознание ее неотвратимости совсем не пугали его. Желания, так много лет терзавшие тело, отодвинулись куда-то далеко. Шая уперся коленями в стенку багажника, прикрыл глаза и стал вспоминать.
Машина с номерными знаками Газы действительно оказалась в условленном месте за два часа до рассвета. Было еще совсем темно, и разглядеть груз, лежавший в автомобиле, не представлялось возможным, но Шае сразу показалось странным, что товар привезли не на грузовичке или хотя бы в пикапе, а на обыкновенной легковушке.
«И куда же они запихнули ящики с овощами?» — удивлялся Шая, вылезая из машины. Вот тут-то и надо было разворачиваться и гнать во весь опор подальше от соблазна легкого заработка, но он убедил себя, что все это — просто меры предосторожности, что где-нибудь за кустами стоит еще один автомобиль, — и сам, своими ногами пошел в лапы к бандитам.
«Г-споди, спаси меня, — взывал Шая к всемогущему еврейскому Б-гу, — сотвори для меня чудо, пошли военный патруль или проверку на дороге! Ведь никогда я Тебя так не просил и не верил в Твою милость, только спаси меня — и я стану исполнять все Твои запреты и предписания — все-все, что написано!»
Шая успел отойти несколько шагов от своей машины, когда кто-то прыгнул ему на спину и принялся выворачивать руки. Он бы, наверное, сумел справиться с этим арабом, но двое других, подбежав спереди, сноровисто пнули его пару раз в мужское место, после чего у Шаи на несколько минут пропала всякая охота к жизни вообще и к сопротивлению — в частности.
«Я понимаю, Ты мне не веришь. Еще бы, ведь я столько раз обещал Тебе и ни разу не сдержал слово. Но сейчас, клянусь, я буду как скала, как кремень, как нержавеющая сталь. Ты только спаси, а я прямо завтра, в субботу, не поеду на пляж, а побегу учить Тору в самой харедимной синагоге. Я стану хабадником, нет, сатмар-ским хасидом, я отращу пейсы, загоню Райку в микву, сделаю еще раз обрезание — только спаси, только убереги в этот раз!»
Арабы стянули веревкой Шаины руки и ноги, плотно завязали рот какой-то вонючей тряпкой и, словно мешок с картошкой, бросили в багажник. Крышка захлопнулась, и Шая очутился в полной темноте. Спустя несколько минут машина тронулась с места, увозя Шаю в новый день, возможно, последний в его жизни.
Закончив обещания и просьбы, Шая терпеливо прождал несколько минут, искренне веря во всемогущество Творца и в свое немедленное спасение. Ничего не произошло; «Пежо» так же трясся и подпрыгивал на ухабах ашкелонской дороги.
«А ведь не поедут они в Газу, — с тоской подумал Шая, — там ведь заставы на въезде, солдаты, пограничники. Повернут, наверное, в ближайшую апельсиновую рощу и зарежут меня, предварительно поиздевавшись».
Словно отвечая на его мысли, машина притормозила и, описав полукруг, свернула, судя по усилившейся тряске, на проселочную дорогу.
«Где же Ты, — взмычал Шая, — где же десница Твоя? Почему не слышишь, почему не приходишь на помощь?!»
Он попытался было стянуть веревку с ног или рук, но оцепенение уже полностью овладело им, и, мысленно махнув рукой на свою жизнь, Шая погрузился в прерванные размышления.
«Сказки все это, — думал он, — нет там никого и ничего. Проси, кричи, обещай — бесполезно! Впрочем, если говорить честно, я ведь с самого начала знал, что сказки».
Машина снова притормозила, и Шая, больно ударившись головой о канистру с бензином, припомнил случай в гараже.
— Тормоза у тебя барахлят, — сказал механик, что-то подергав, выкрутив и замерив в недрах Шаиного автомобиля. — В общем-то, надо регулировать, но в принципе ездить можно.
— Как это — в принципе? — поинтересовался Шая. — Так можно или нельзя?
— Я тебе на чистом иврите объясняю, — ворчливо начал механик, раздражительный, как все сантехники, маляры и механики, — ездить можно, но есть вероятность в пару процентов, что когда-нибудь передние тормоза откажут. Если хочешь, я могу прямо сейчас поменять колодки, но это тебе будет стоить... — и тут он назвал очень и очень увесистую цифру.
— Никаких процентов, — твердо сказал Шая, — тормоза должны работать абсолютно надежно! Делай свое дело.
Механик пошел в склад за колодками, а к Шае обратился владелец машины, ремонтируемой в соседнем стапеле. Судя по одежде, он принадлежал к «литвакам», а закругленные края черной шляпы указывали на раввинское звание.
— Простите, — сказал раввин, — я оказался невольным свидетелем вашей беседы. Позвольте спросить, почему вы так настаиваете на ремонте тормозов, ведь вероятность отказа весьма незначительна?
«Эх ты, книжный червь, — подумал Шая, — и как только таким права выдают?!»
Потешившись еще пару секунд сознанием собственного превосходства над раввином, он пустился в разъяснения.
— От работы тормозов, — сказал Шая, — зависит моя жизнь, и поэтому я не могу допустить даже один, даже пол, даже треть процента вероятности отказа.
— А вдруг это правда? — спросил раввин. — Хотя бы на один, на половину, на треть процента то, о чем говорят наши книги, — правда? Ведь тогда вся ваша земная жизнь и вся будущая потеряны безвозвратно. Почему же вы не думаете об этом, почему не беспокоитесь о грядущем мире, хотя бы так, как заботитесь о тормозах?
— Будущий мир... — протянул Шая. — Когда это еще будет? А тормоза нужно чинить сегодня.
— Не знает человек своего часа, — ответил раввин, — только Б-гу известно, сколько осталось каждому из нас.
— А вы меня не пугайте, — возмутился Шая, — я советской властью уже пуганый. Перед ней не склонился, и перед вами не склонюсь.
— Это вы сейчас такой храбрый, — сказал раввин, — пока все у вас хорошо. А ведь, как придет час, в дугу согнетесь, самые красивые слова говорить станете, да поздно будет.
Машина остановилась. «Вот и все, — подумал Шая, — надо бы сказать то, что говорят евреи перед смертью — кажется, “Шма, Исраэль”. Но кто ж его помнит наизусть, этот “Шма”?»
Шая стал лихорадочно рыться в памяти, разыскивая высокие слова или строки, но почему-то, кроме лермонтовского «На смерть поэта», вызубренного когда-то в школе, ему ничего не приходило в голову. Пока он пытался сообразить, подходит ли к его ситуации «приют певца угрюм и тесен», машина тронулась с места и покатила дальше.
«Только спаси меня, — снова обратился он к Б-гу, — только вызволи из этой беды, и вот тогда Ты увидишь...»
Мотор взревел, и машина резко рванулась вперед. Шая услышал крики, потом выстрелы, потом автомобиль занесло влево, завернуло и опрокинуло. Он вылетел из раскрывшегося багажника и, описав дугу в воздухе, рухнул на обочину, пребольно ударившись коленями и локтями. Онемевшее тело уже не слушалось Шаю, и он так и застыл в нелепой коленопреклоненной позе. К машине бежали, стреляя на ходу, солдаты, и Шая понял, что спасен. Надолго ли, почему, для чего? Он еще успел подумать, как расскажет эту историю завтра на пляже и как удивится Рая, когда все вокруг закружилось и померкло, стало сначала очень большим, потом очень маленьким, потом снова очень большим, вновь закружилось и, сжимаясь в гигантскую точку, заслонило собою исчезающий мир.
Источник: Рис. А. Коциевского
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.